В таинстве, как теургическом акте, есть
реальное действие и присутствие Бога, это составляет в нем «трансцендентный», безусловно чудесный элемент, который в то же время сочетается с космическою стихией и человеческим естеством.
Неточные совпадения
— Попробую, начну здесь, на месте
действия! — сказал он себе ночью, которую в последний раз проводил под родным кровом, — и сел за письменный стол. — Хоть одну главу напишу! А потом, вдалеке, когда отодвинусь от этих лиц, от своей страсти, от всех этих драм и комедий, — картина их виднее будет издалека. Даль оденет их в лучи поэзии; я буду видеть одно чистое создание творчества, одну свою статую, без примеси
реальных мелочей… Попробую!..
Мерзок я был, низкопоклонен, податлив — это так, но, по крайней мере, я знал, что у меня есть совершенно
реальный стимул (возможность наверстывания), который двигает моими
действиями.
Софийность мира имеет для твари различную степень и глубину: в высшем своем аспекте это — Церковь, Богоматерь, Небесный Иерусалим, Новое Небо и Новая Земля; во внешнем, периферическом
действии в космосе она есть универсальная связь мира, одновременно идеальная и
реальная, живое единство идеальности и реальности, мыслимосТи и бытия, которого ищет новейшая спекулятивная философия (Фихте, Шеллинг, Гегель, неокантианство).
И божественное промышление, раз оно попустило тварную свободу и вступило с нею в
реальное взаимодействие, влияет на мир не с механически предустановленной закономерностью, но творчески, всегда оригинально и в соответствии
действию тварной свободы.
Под символической моралью я понимаю мораль, которая стремится не к
реальному преображению жизни, а к условно-знаковым
действиям.
Но все тут определяется основной духовной установкой, направлением нашей первичной воли и нашего сознания на
действия и знаки, символизирующие добро, или на
реальное осуществление добра,
реальное преображение нашего сердца.
В сущности, этика закона всегда ритуальна и символична, потому что она требует от человека известного поведения и известных
действий, независимо от того, каков человек и есть ли
реальное преображение за этими
действиями.
Разумеется, их форма была устарелой даже и тогда, во второй половине 60-х годов; но в них надо было (да и теперь следует) различать две стороны: условный, подвинченный язык в героических местах
действия и бытовуюсторону — часто с настоящими
реальными чертами парижской жизни и с удачными типами.